друзьям!Благодаря прямым указаниям Геродота (IV.99), уже первые просвещенные путешественники по Крыму знали, что в горной части полуострова в античную эпоху жили тавры. Дюбуа де Монпере (Montpereux 1839, s. 11,12) определил как таврские могильники, состоящие из каменных ящиков. Спустя немного времени появилась другая, основанная на ложных посылках, версия, в соответствии с которой каменные ящики представляли собой кельтские жертвенники (Фабр 1848). Она была раз и навсегда отвергнута, но критиковавший А. Фабра Н. Чекалев затруднялся в определении оставившего каменные ящики этноса, с большими сомнениями и без какой-либо аргументации предположив, что в них хоронили греки, жившие в до-кельтское время (Чекалев 1867).
Первые опыты в осмыслении проблемы происхождения тавров привели их авторов к мысли о том, что тавры были потомками киммерийцев, которых оттеснили в горы скифы (Брун 1868, с.249; Караулов 1872, с. 107; Подберезский 1872, с.431). Эта гипотеза развивалась и позднее (Lehmann-Haupt 1922, col.397 sq.; Жебелев 1953а, с.256; Жебелев 19536, с.336). Пожалуй, ее можно назвать интуитивной, основанной на общих представлениях об истории Северного Причерноморья в античную эпоху. Какие-либо подтверждения генетической преемственности тавров от киммерийцев отсутствуют как в письменных, так и в археологических источниках.
А. Л. Бертье-Делагард вблизи Ялты обнаружил культурный слой, насыщенный находками. Среди них более 1,5 тысячи монет I в. до н. э. — IV в. н. э., разнообразные украшения, детали одежды, а также два типа терракотовых статуэток, изображающих женщин. По мнению А. Л. Бертье-Делагарда, ялтинские находки представляют собой приношения в святилище женского божества. Об этнической принадлежности создавших святилище людей он высказался очень осторожно, определяя их как «местное население», находившееся под боспорским влиянием (Бертье-Делагард 1907). Ученые, работавшие с теми же вещами позднее,
имели гораздо более определенное мнение. Основываясь на находках примитивных статуэток, как бы несовместимых с устоявшимися представлениями об античной культуре, и месте расположения святилища, они считали его таврским (Репников 1927, с.139; Тюменев 1949, с.85; Шульц 1959, с.254 — 255; Лесков 1965, с. 186 — 187).
В 1907 г. Н. И. Репников начал раскопки могильников из каменных ящиков в Байдарской долине. Среди прочих, он исследовал Мал — Муз, до сих пор остающийся единственным не разграбленным таврским могильником. В Мал -Музе и других памятниках Н. И. Репников обнаружил почти все, как стало ясно позднее, таврские типы вооружения, конской сбруи и украшений. Были зафиксированы отличительные черты погребального обряда: скорченность погребенных и многократность захоронений в каждом каменном ящике (Репников 1909). Следует все же отметить неудовлетворительное, с современной точки зрения, качество публикации. Не выясненными оказались многие детали погребального обряда. Не понятно также, как среди погребального инвентаря VI -V вв. до н. э. в не разграбленном могильном сооружении оказалась лучковая подвязная фибула (Репников 1909, с. 134, рис. 28,29) серии I, варианта 2 по А. К. Амброзу (Амброз 1966, с. 49). датирующаяся второй половиной I в. н. э.
Об этнической принадлежности людей, хоронивших в каменных ящиках, Н. И. Репников в то время не решался высказываться даже предположительно. Его представления об истоках материальной культуры, остатки которой были зафиксированы при раскопках, противоречивы. Он предлагал искать их одновременно и в гальштатской культуре, и в культуре крымских каменных ящиков «со скорченными и окрашенными костяками», то есть, по современным представлениям, в кеми-обинской. В отношении датировки каменных ящиков Н. И. Репников поддержал высказанное ранее предположение А. С. Уварова (Уваров 1887, с.33), отнеся время их строительства к концу бронзового — началу железного века (Репников 1910, с. 19-22). Много позжеН. И. Репников выделил пять групп таврских древностей, причем первую из них составляли могильники из каменных ящиков. Он датировал их VII — V вв. до н. э., а источником представленной в них культуры назвал гальштат. Интересно, что остальные четыре группы памятников или названы таврскими ошибочно (укрепление на Аю-Даге, внешняя стена укрепления на мысе Ай-Тодор, Шайтан — Мердвень) или представляются спорными (не перечисленные «следы поселений тавров» и святилище, раскопанное А. Л. Бертье-Делагардом под Ялтой) (Репников 1927). После публикации работы Н. И. Репникова вопрос об этнической принадлежности могильников из каменных ящиков, расположенных в пределах Главной гряды Крымских гор и Южного Берега Крыма, больше не возникал: все исследователи признали их таврскими.
В 1918 г. ученые впервые высказались по поводу происхождения этнонима «тавр». И. И. Толстой полагал, что название таироq (греч. «быки») имело сугубо мифологическое происхождение. «Так называли народ легендарной страны
сказочного царя Фоанта» (Толстой 1918, с.145). М. И. Ростовцев высказал, ставшую на многие десятилетия господствующей, вполне историческую, хотя и умозрительную гипотезу. По его мнению, «тавры» — это грецизированная форма какого-то близкого по звучанию таврского слова (Ростовцев 1918а, с. 195).
В начале 1920-х гг. Г. А. Бонч-Осмоловский открыл на северных склонах Главной гряды и в предгорьях более десяти поселений не известной до той поры археологической культуры. Он назвал эту культуру, по месту первой находки у пещеры Кизил-Коба, кизил-кобинской и предположил, что она принадлежала историческим таврам (Бонч-Осмоловский 1926, с.91 -94).
В 1939 г. по основным аспектам истории тавров довольно подробно высказался В. Н. Дьяков. По его мнению, горные условия Таврики позволили горцам долго сохранять этническую самобытность. Их хозяйство базировалось на охоте и рыболовстве, которые дополнялись примитивным мотыжным земледелием и скотоводством. Кроме того, для добычи недостающих продуктов земледелия, тавры совершали набеги на греческие города, а также занимались пиратством. В. Н. Дьяков сочувственно отозвался о гипотезе, в соответствии с которой тавры были потомками киммерийцев. Хоронили тавры в могильниках из каменных ящиков, кизил-кобинская культура им не принадлежала (Дьяков 1939, с.74- 80).
В статье, опубликованной в 1947 г., Е. И. Крупнов отметил возможную связь культуры, представленной Нестеровским могильником в Центральном Предкавказье, с культурой тавров в горном Крыму (Крупнов 1947, с. 104). Позднее эту мысль, основываясь, особенно, на сходстве некоторых бронзовых кобанских и таврских украшений, развивали В. В. Бобин (1957) и сам Е. И. Крупнов (1960, с.248, 252, 294).
Сразу после окончания Великой Отечественной войны разведками и исследованиями таврских памятников специально занимались сотрудники Тавро-Скифской экспедиции АН СССР во главе с П. Н. Шульцем. В результате почти пятнадцатилетней деятельности экспедиции количество известных таврских древностей многократно возросло. Итоги послевоенных работ по изучению истории тавров постарался подвести в специально написанной статье П. Н. Шульц. По его мнению, тавры населяли горный и предгорный Крым, им принадлежала кизил-кобинская культура. Жители предгорий занимались земледелием, население горных районов — преимущественно яйлажным скотоводством и мотыжным земледелием. Тавры вели замкнутый образ жизни, мало контактируя с греками, но такие контакты все же имели место. В предгорьях они испытывали заметное влияние скифов. П. Н. Шульц наметил пять районов, в которых, возможно, жили различные таврские племена. По поводу формирования кизил-кобинской культуры он испытывал колебания, отвергая киммерийскую и автохтонную гипотезы, отмечал воздействие на эту культуру племен, населявших Северный Кавказ и Фракию. Тавры как этнос сформировались путем смешения различных, пришлых и местных, племен на рубеже эпохи бронзы и раннего железного века (в самом начале I тысячелетия до н. э.) и существовали вплоть до раннего средневековья включительно. Их историю можно разделить на четыре периода и внутри каждого из них выделить менее продолжительные этапы. Все таврские памятники были классифицированы и разделены на девять видов (Шульц 1959).
В целом, следует отметить, что в статье П. Н. Шульца не только сформулированы выводы по наиболее важным проблемам, но и намечены перспективы исследований различных аспектов истории тавров, частично не реализованные до сих пор. Эта работа оказала значительное влияние на многих исследователей, работавших позднее. С позиций современной науки можно отметить два основных недостатка статьи П. Н. Шульца: 1) необоснованность, умозрительность периодизации и хронологии; 2) ошибочное отнесение к таврской культуре многих средневековых памятников и римской крепости Харакс.
Частное, но весьма важное наблюдение сделала О. Д. Дашевская. Она выделила позднюю группу таврской керамики (с орнаментом, нанесенным зубчатым штампом) и, основываясь на ее находках в культурных слоях, пришла к выводу о том, что тавры жили в греческих и скифских поселениях (Дашевская 1963).
Важный этап в изучении археологии и истории тавров знаменовала монография А. М. Лескова. В ней были собраны и проанализированы все накопленные к тому времени археологические данные, а также сведения письменных источников. Автор монографии сформулировал новую концепцию формирования таврской культуры. Он реконструировал процесс переселения в Крым в начале I тысячелетия до н. э. части населения горных районов Северного Кавказа — носителей кобанской культуры. Переселение имело характер постепенной инфильтрации, осложняемой контактами с носителями прикубанской и срубной культур. В Крыму мигранты столкнулись с немногочисленным местным населением, которое, впрочем, также представляло собой потомков выходцев с Кавказа, принесших в свое время в Крым кеми-обинскую культуру. В результате этих довольно сложных процессов и сформировалась культура тавров (Лесков 1965, с. 146- 158).
Весьма подробно А. М. Лесков изучил хронологию таврской культуры, к которой он относил и кизил-кобинскую. Ее хронологические рамки были определены в пределах IX — I вв. до н. э. Среди памятников, датирующихся временем более поздним, чем IV —III вв. до н. э., А. М. Лесков смог назвать только оборонительную стену на горе Кошка, которая, как выяснилось позднее, к таврскому культурному слою отношения не имеет (Лесков 1965, с. 113 -132). Тавры, жившие в горах, занимались, главным образом, скотоводством, в предгорных районах — земледелием, в прибрежных — еще и рыболовством. Пиратство особой роли в хозяйстве не играло. На границе степей и предгорий тавры постоянно взаимодействовали со скифами. Удалось выделить особую группу погребений, сочетавших скифские и таврские черты. Перемещение скифского царства в Крым
в III — II вв. до н. э. положило начало ассимиляции тавров. Контакты с греками, обычно — херсонеситами, были очень ограниченными. Чрезвычайно специфичны таврские культы, связанные с почитанием богини Девы и созданием пещерных святилищ (Лесков 1965, с. 166 — 190).
Высоко оценивая монографию А. М. Лескова, следует все же отметить, что он использовал в качестве источников по истории тавров многие памятники, которые таврскими не являются, в частности, средневековые укрепления, расположенные на Южном Берегу Крыма, а также римскую крепость Харакс.
В 1973 г. И. Б. Брашинский продемонстрировал, что поражавшее античных авторов, а вслед за ними и современных исследователей, занятие тавров пиратством как основным промыслом, не было в древности явлением исключительным и находит ближайшие параллели у племен, живших в сходных природных условиях и находившихся примерно на том же уровне социально -экономического развития (Брашинский 1973).
В. И. Кадеев подвел итог довольно длительной дискуссии об этносе погребенных в скорченном положении на одном из участков херсонесского некрополя и весьма убедительно доказал их принадлежность грекам (Кадеев 1973). Несмотря на то, что эта группа погребений обсуждалась и позднее, сторонники «таврской» или «варварской» версии не удалось найти новые аргументы в пользу своей точки зрения (Кадеев 1995).
Э. И. Соломоник вернулась к давно не обсуждавшемуся вопросу о происхождении этнонима «тавр» и топонима «Таврика». Она выдвинула новую, но, также, как и у М. И. Ростовцева, умозрительную гипотезу, в соответствии с которой обсуждаемые этноним и топоним произошли от оронима «Тавр», как греки называли Крымские горы (Соломошк 1976). Это предположение было критически встречено некоторыми исследователями (Тохтасьев 1984, с. 139).
А. А. Щепинский, публикуя некоторые находки, сделанные на Южном Берегу Крыма, высказался о своем понимании этнической принадлежности могильников из каменных ящиков и кизил-кобинской культуры. По его мнению, одновременно в горном и предгорном Крыму обитали два этноса, оставившие две различные археологические культуры: таврскую и кизил-кобинскую. Последняя принадлежала потомкам киммерийцев. Она характеризуется, по существу, лишь одним стабильным признаком — лощеной лепной керамикой с врезным орнаментом и имеет более широкий, чем у таврской культуры, ареал, охватывавший степной Крым и даже выходящий за пределы полуострова (Щепинський 1977, с. 30 — 38). Позднее А. А. Щепинский развивал свою концепцию в популярных работах.
В 1981 г. X. И. Крис издала монографию, в которой обобщила существовавшие к тому времени археологические материалы о таврах. Она критически проанализировала гипотезу о киммерийском происхождении тавров и пришла к выводу об ее несостоятельности. Кизил-кобинская культура, по мнению исследовательницы, оставлена не таврами, а неким этносом, название которого не сохранилось в письменных источниках. Более того, кизил-кобинцы
воевали с таврами и разоряли их могильники из каменных ящиков. Наиболее яркий признак кизил-кобинской культуры — лощеная керамика с врезным орнаментом — был привнесен в Крым кочевниками-скифами, заимствовавшими.его, в свою очередь, у населения лесостепной зоны. И тавры, и кизил-кобинцы в V в. до н. э. были ассимилированы скифами (Крис 1981, с. 52 — 56).
B. С. Ольховский обобщил сведения письменных источников о различных населявших Крым племенах, в том числе о таврах. В той же работе он подробно рассмотрел, обсуждавшиеся и ранее погребения, сочетающие скифские и кизил-кобинские черты поминально-погребальной обрядности. Автор выдвинул оригинальную концепцию о сложении кизил-кобинской культуры, в формировании которой, по его мнению, приняли участие тавры и иной, не известный по письменным источникам этнос (Ольховский 1982).
Важные результаты были получены при раскопках Керкинитиды. Распределение лепной керамики с врезным орнаментом по слоям продемонстрировало то обстоятельство, что носители кизил-кобинской культуры жили в городе все время его существования (Кутайсов 1987).
А. Н. Щеглов, ранее исследовавший греко-таврские взаимоотношения (Щеглов 1981), опубликовал большую статью, в которой содержится подробный обзор письменных источников, а также предложены новые, основанные на достижениях этнологии, подходы к решению сложных проблем истории тавров. В частности, автор обратил внимание на необходимость учитывать взаимосвязь памятников с географической средой отдельных районов и местностей. Он наметил четыре зоны, которые, по его мнению, отличаются ландшафтами и характерными особенностями памятников. Термин «тавры» мог означать и этническую общность, и разноэтничных горцев, принадлежавших одному хозяйственно-культурному типу. Археологическая культура горного Крыма -это часть кизил-кобинской культуры, отражающая хозяйственно-культурный тип горных земледельцев и скотоводов. Кизил-кобинская культура равнинного Крыма имела скифоидный облик и принадлежала кочевому населению. Ко времени появления скифов тавры, возможно, занимали весь Крымский полуостров. Равнинные племена были инкорпорированы скифами (Щеглов 1988а). Применение достижений этнологии для анализа конкретного древнего общества представляется чрезвычайно перспективным. Позднее А. Н. Щеглов исследовал еще один важный аспект истории тавров. Он связал прекращение существования кизил-кобинской культуры с общим для всего Северного Причерноморья кризисом III в. до н. э. С помощью данных эпиграфики ему удалось продемонстрировать, что, несмотря на утрату специфических особенностей материальной культуры, которые можно уловить археологическими методами, тавры продолжали жить в Крыму, по крайней мере, вплоть до I в. н. э. включительно (Щеглов 1998а).
C. Л. Соловьев изучил лепную керамику с врезным орнаментом, обнаруженную на острове Березань. Оказалось, что собственно кизил-кобинских сосудов на Березани найдено совсем немного. Почти все они датируются второй
— третьей четвертями VI в. до н. э. и были занесены на остров, по мнению автора исследования, представителями скифо-кизил-кобинского этноса (Соловьев 1995).
Серию своих исследований (Колотухин 1982; 1985; 1987; 1990а) В. А. Колотухин завершил изданием монографии (Колотухин 1996), почти целиком посвященной истории тавров. В историографическом обзоре он критически проанализировал гипотезу о нетаврской принадлежности кизил-кобинской культуры. В монографии опубликован значительный новый материал, полученный в результате раскопок автора. Его анализ позволил прийти к важнейшему для нашей темы выводу. В конце эпохи бронзы часть населения в степи перешла к кочевому образу жизни, другая часть консолидировалась в крымских предгорьях, образовав новый этнос, который позднее стал известен античным авторам под именем тавров. Следует признать, что эта гипотеза происхождения тавров лучше любой другой обоснована археологически. Все элементы сходства оставленной таврами кизил-кобинской культуры с кобанской или культурами лесостепи объясняются взаимодействием носителей всех этих культур со скифами, которые транслировали некоторые виды украшений и керамики от одного этноса к другому. В доскифское время тавры населяли весь Крымский полуостров.
А. М. Бутягин опубликовал результаты раскопок землянок и хозяйственных ям из Нимфея, по всей вероятности, принадлежавших таврам. Таким образом, как и в случае с Керкинитидой, был доказан факт постоянного пребывания тавров в греческом городе (Butjagin 1997).
В диссертации В. П. Власова на материалах лепной керамики прослежено пребывание тавров среди жителей позднескифских поселений вплоть до I в. н. э. (Власов 1999а).
С. Г. Колтухов конкретизировал не раз обсуждавшуюся идею о локальных различиях регионов, населенных носителями кизил-кобинской культуры, выделив группу погребений в курганах предгорной зоны долины Салгира и связав их со скифами, проникавшими на территорию, занятую таврами (Колтухов 1999а).
Взаимоотношения Херсонеса с варварами, в частности с таврами, подробно изучил Е. Я. Рогов. Он отмечает, что в Херсонесе встречается кизил-кобинская керамика и раннего, и позднего (с гребенчатым орнаментом) типов. Ее немного, но для слоев «додорийского» Херсонеса она составляет 11,7 % от всех находок керамики. Следовательно, в раннее время община херсонеситов не была закрыта по отношению к местному населению. Проблему определения этноса погребенных в скорченном положении на северном некрополе Е. Я. Рогов считал надуманной. Тем не менее, он подробно проанализировал результаты раскопок и сравнил их со всеми другими участками городского некрополя. Вывод: резких различий между участками Херсонесского некрополя нет. Значит, нетрудно продолжить рассуждения исследователя, на северном берегу херсонесского городища хоронили греки. В Херсонесе, заключает Е.Я. Рогов, жили лишь отдельные представители варваров, их влияние на культуру горожан сводилось к минимуму.
В кизил-кобинских поселениях, расположенных вблизи границ хоры Херсонеса, по наблюдениям Е. Я. Рогова, встречается керамика скифских типов, следовательно, их население было смешанным. Эти населенные пункты возникли в IV в. до н. э. В более ранних памятниках Гераклейского полуострова •обнаружена только кизил-кобинская керамика. Утверждение о зависимости окрестных варваров от херсонесской общины, встречающееся в работах разных исследователей, декларативно (Рогов 1999).
Г. Ф. Дебец имел возможность изучить пять черепных крышек и лицевую часть еще одного черепа из могильника Черкес-Кермен. На этом основании он заключил, что у тавров, в отличие от скифов, преобладала брахикрания (Дебец 1948, с. 164). Несколько увеличила количество измерений К. Ф. Соколова, но она ошибочно включила в таврскую серию позднескифские черепа. Т. А. Назаровой пришлось проделать всю работу заново. Она смогла выявить 9 мужских и 6 женских черепов из таврских могильников. Единственный вывод, который она смогла сделать, полностью соответствует наблюдениям К. Ф. Соколовой: тавры представляли собой морфологически смешанное население (Назарова 1997, с. 69). Малое число измерений таврских черепов делает их статистически недостоверными, непригодными для каких-либо исторических интерпретаций.
Отдельно следует рассмотреть историю изучения своеобразных могильников, расположенных на Азовском побережье Керченского полуострова. Они состоят, в основном, из различных каменных погребальных сооружений, не перекрытых курганными насыпями.
В конце прошлого века местный помещик А. А. Дирин обратил внимание на необычные каменные гробницы. Он, как мог, раскопал некоторые из них, и даже опубликовал отчет (Дирин 1896). Много лет спустя, А. М. Лесков раскопал у с. Рыбное два каменных ящика, окруженных кромлехами. Он сравнил их с известными таврскими могильниками и пришел к выводу о значительном сходстве обеих групп памятников. Добавив к своей аргументации сведения о находках в Е1имфее лепной керамики с врезным орнаментом, которую, в отличие от других исследователей, он также считал таврской, А. М. Лесков предположил, что в VI — V вв. до н. э. в прибрежных районах Керченского полуострова жили оседлые таврские племена (Лесков 1961). И. Т. Кругликова, продолжившая у с. Рыбное исследования А. М. Лескова, не стала определять этническую принадлежность людей, оставивших каменные ящики. Она лишь подчеркнула сходство погребальных сооружений с таврскими и отметила тесные экономические связи жителей Керченского полуострова с античными городами (Кругликова 1973, с. 165).
У Э. В. Яковенко, исследовавшей скифские курганы на Керченском полуострове, поначалу, вероятно, не сложилось ясное представление об
этнической принадлежности погребенных в бескурганных каменных гробницах. Она ограничилась лишь замечанием: «… погребальные сооружения типа каменных ящиков и склепов не могут быть безоговорочно отнесены к таврским». Причиной сомнений послужило сходство некоторых предметов погребального инвентаря со скифскими и восточная ориентировка погребенных, зафиксированная А. А. Дириным (Яковенко 1970, с.134). Позднее она высказалась гораздо более определенно, приписав все погребения в каменных ящиках и склепах скифскому населению. Впрочем, исследовательница допускала присутствие среди скифов незначительного количества тавров, утративших присущий им жизненный уклад (Яковенко 1974, с. 58 — 59).
В. М. Корпусова и Р. С. Орлов раскопали несколько каменных ящиков с кромлехами близ с. Золотое и обратили внимание на их сходство с погребальными сооружениями синдов (Корпусова, Орлов 1978).
Авторы монографии об Ак-Ташском могильнике именуют людей, хоронивших в каменных ящиках, «местным нескифским населением». Они подметили важную закономерность: в конце V в. до н. э. каменные ящики сменяются склепами, предназначенными для многократных погребений. Анализ эволюции погребального обряда позволил говорить об этническом процессе, который в одном случае назван ассимиляцией скифами местного населения, в другом — смешением двух этносов (Бессонова, Бунятян, Гаврилюк 1988, с. 98, 101, 103). Позднее было высказано предположение о формировании в IV в. до н. э. нового этноса, состоявшего из двух компонентов (Бунятян, Бессонова 1990, с.23, 24).
Большая часть, из известных к настоящему времени, каменных гробниц крымского Приазовья исследована экспедицией А. А. Масленникова. Итоги изучения этих памятников он подвел в специальной монографии (Масленников 1995). А. А. Масленников проследил эволюцию каменных гробниц на протяжении V — I вв. до н. э.: каменные ящики в полном смысле слова -углубленные в землю гробницы из крупных плит или мелких, сложенных в несколько рядов камней, — гробницы, одна из стен которых состояла из одной плиты, отодвигавшейся при подзахоронениях — склепы (Масленников 1995, с.29 — 48). Автор монографии сравнил полученные результаты последовательно со скифскими, таврскими, кизил-кобинскими, скифо-кизил-кобинскими погребениями и пришел к выводу об отсутствии сходства между этими группами памятников (Масленников 1995, с.58). Ранее он испытывал сомнения при этнической атрибуции людей, хоронивших в каменных ящиках, полагая, что они толи родственны синдам (Масленников 1976, с.22), толи представляли собой остатки киммерийцев (Масленников 1980, с.90; Масленников 1981, с.27). Но в итоговой монографии, несмотря на отрицательные результаты сравнительного анализа, высказано мнение о заселении в середине VI в. до н. э. приазовских земель населением близким кизил-кобинскому или скифо-кизил-кобинскому (Масленников 1995, с.61).
В дискуссию об этнической атрибуции приазовских погребений в каменных ящиках включился В. А. Колотухин. К этому его побудило открытие подобных гробниц у западного побережья Крыма, близ озера Донузлав. Он реконструировал два миграционных потока тавров из предгорий, один в северо-западном направлении, другой — в северо-восточном, на Керченский полуостров. Компактная группа тавров в Приазовье долго сохраняла свои традиции, отдельные семьи и семейно-родовые группы, попавшие в греческие города, быстро ассимилировались. При этом особенно подчеркивается мирный характер взаимоотношений тавров и скифов во все время существования кизил-кобинской культуры (Колотухин 2000, с. 69-71).
Предпринятый выше историографический обзор позволяет наметить некоторые аспекты, важные для изучения этнической истории тавров. Они либо давно, порой в острых дискуссиях, обсуждаются археологами, либо, наоборот, не привлекали должного внимания. В частности, различные подходы обнаружились при решении проблемы происхождения тавров. С момента открытия кизил — кобинской культуры обсуждается вопрос об этнической принадлежности оставившего ее населения крымских предгорий. Другая культура, генетические корни которой требуют обьяснения, представлена своеобразными могильниками, расположенными на Азовском побережье Керченского полуострова.
Много внимания уделили исследователи взаимодействию тавров с другими народами — греками и скифами. Несмотря на почти уникальную для античной эпохи автаркичность тавров, такие контакты имели место. Их последствия требуют дальнейшего изучения с привлечением новых материалов.
В теоретическом плане намечена, но не реализована возможность выделить в таврском ареале микрорегионы, отличающиеся особенностями культуры и, возможно, составом населения.
Яркое своеобразие таврских культов привлекало внимание и древних авторов, и современных исследователей. Однако новые наблюдения и недавние археологические находки заставляют еще раз обратиться к этому этнодифференцирующему признаку таврской культуры.
Из-за незначительного количества сохранившихся письменных источников неясной остается почти не обсуждавшаяся исследователями языковая принадлежность тавров. С прекращением существования кизил-кобинских поселений в III в. до н. э. исчезают почти все археологические источники, позволяющие судить об истории тавров. Поэтому их судьбы в последние века до нашей эры — первые века нашей эры не являлись предметом специального рассмотрения. Между тем, исследование времени и причин исчезновения любого народа при изучении его этнической истории представляет собой вопрос первостепенной важности.
|
7 декабря 2014 года
|
|